Народный артист Сергей Никоненко рассказал о контузии на «Курской дуге»
12 декабря в Курске побывал знаменитый актер, режиссер, народный артист РСФСР Сергей Никоненко. В качестве почетного гостя он приезжал на открытие I Всероссийского фестиваля историко-героического и патриотического кино «Курская дуга». Сергей Петрович поведал «ДДД» о том, как получил настоящую контузию на съемках фильма 1968 года о Курской битве – первой части киноэпопеи «Освобождение» режиссера Юрия Озерова под названием «Огненная дуга».
– Специалисты киностудии «Мосфильм» выполнили цифровую реставрацию изображения и звука картины «Огненная дуга», которая в следующем году отметит своё 55-летие, и выпустили её в повторный прокат ко Дню защитника Отечества 23 февраля 2022 года. Генеральный директор «Мосфильма» Карен Шахназаров утверждает, что на этом фильме должны учиться новые поколения режиссёров: настолько современно он смотрится и сегодня. Как такое возможно без спецэффектов и компьютерной графики?
– Это были натуралистические съемки, максимально приближенные к достоверным событиям. Хотя и снимали не на героической курской земле, потому что даже через 25 лет после великого сражения она все еще не была очищена от неразорвавшихся снарядов. Съемки проходили под Киевом, там были наши окопы. Помните, как у Василия Теркина:
– Вот ты вышел спозаранку,
Глянул – в пот тебя и в дрожь:
Прут немецких тыща танков
– Тыща танков? Ну, брат, врешь.
– А с чего мне врать, дружище?
Рассуди – какой расчет?
– Но зачем же сразу – тыща?
– Хорошо. Пускай пятьсот.
Ну не 500, но ведь больше сотни танков-то ведь у нас на поле двигалось. А если еще представить, что они ведут серьезный огонь... На съемках этой картины я получил контузию, мне было 26 лет, с тех пор плохо слышу и пользуюсь слуховым аппаратом. Чистое недоразумение, никто не виноват. Есть в фильме такой кадр, когда я ползу, прижавшись к земле, идет обстрел, батарея – пушки 45-го и 76-го калибров – ведёт беглый огонь по фашистским танкам. После команды «Мотор, начали» у расчета одно действие – зарядить, прицелиться, выстрелить. Вылетают гильзы, и так несколько раз. Отрепетировали и даже сняли один дубль. Оператор Игорь Слабневич говорит: «Серёжа, не уходи влево. Они закончат стрелять, а ты иди по прямой. Давай попробуем». И во время репетиции я подошел близко к пушке, как вдруг прозвучала команда «Стоп», и снаряд остался в канале ствола. Произошел самострел. Никто ничего не делал. Она сама грохнула! Свет выключили у меня в сознании. Как боксеры говорят: «Только я его хотел нокаутировать, а тут свет выключили!» Так и у меня. Только я хотел порепетировать, а тут свет выключили. Как мне потом рассказывали, сам Юрий Николаевич Озеров схватил меня на руки и побежал к врачам – машина санитарная всегда рядом дежурила, без этого съемки не проходили. Еще бы один шаг вперед, и мне могло бы голову оторвать.
– Но ведь консультантами на картине выступали настоящие генералы, ветераны боевых действий
– Конечно. Мы были молодые, неопытные. Рядом с режиссером находились генералы, им бы предупредить нас, но они стояли по стойке смирно. Не успели. Сегодня эту историю вспоминаю со смехом. На съемках меня познакомили с дважды Героем Советского Союза генералом Родимцевым Александром Ильичом, которого я потом через 20 лет сыграл у того же Озерова в фильме «Сталинград». А я его увидел в простой домашней одежде, голубой майке – бригадир колхозный! Какой дважды герой?! Самодельной удочкой стоял рыбу ловил, я подошел познакомиться: «Здравствуйте. Клюет, не клюет?..» Такой момент, кстати, вошёл в фильм – другой командир ловит рыбу во время затишья перед боем. Ещё одним консультантом нашей ленты был генерал-полковник Григорий Орёл, командовавший бронетанковыми и механизированными войсками ряда фронтов и военных округов, отличившийся в битве на Курской дуге. Два метра ростом! Я всё удивлялся: «Как же вы в танк-то влезали?!» По этой картине можно определять, когда кому какое звание дали и какой орден. Ничего не напутано. Всё четко! Это заслуга героической женщины, художника по костюмам, жены режиссёра Юрия Озерова Диляры Керимовны. Любовь Ничего не поделаешь. Муж-режиссер, жена рядом. Приходится так работать.
– Вам часто доводилось играть военнослужащих, как режиссёры повышали вас в званиях от рядовых до высокопоставленных командиров?
– Господи, где я только не был, на всех фронтах отвоевал. В «Войне и мире» у Сергея Бондарчука – в самом пекле Бородинской битвы на батарее Раевского. И Ленинград, и Москву защищали мои герои. И в горах Кавказа – главная роль вместе с Людмилой Гурченко в фильме Станислава Говорухина «Белый взрыв», и на Крайнем Севере – в Североморске за Мурманском снимали фильм «Места тут тихие» про лётчиков Заполярья в годы Великой Отечественной войны, освобождал Белоруссию у Никиты Михалкова – «Спокойный день в конце войны», снимался в главной роли в венгерском фильме «Так я пришел», болгарском фильме «Четверо в вагоне» Еще и наркома обороны СССР Климента Ворошилова сыграл в картине Юрия Кары «Пиры Валтасара, или ночь со Сталиным».
– Вы – дитя войны, ваше детство пришлось на те страшные годы. И свои военные роли вы наверняка посвящали родителям, которые вместе со всем советским народом приближали победу?
– Я родился за 2 месяца до войны, 16 апреля 1941 года, в Москве. А на момент нападения фашистской Германии на СССР оказался у бабушки – Смоленская область, деревня Слепцово. Это родина отца. Вся деревня – Никоненковы. Здесь начинается Днепр, на карте увидите. В некоторых местах он у нас по колено глубиной, переходили его, а в ширину, ну, не перепрыгнешь, конечно, но всего метров 10 от силы. Были места и поглубже – там купались, рыбу ловили. Вот туда в субботу, 21 июня 1941 года, папа на вечернем поезде отправил маму со мной двухмесячным на руках, и мама поехала. Приехала – война. Сразу надо было развернуться – и в Москву. Но пропаганда была: малой кровью, на чужой земле, никто не пустит к нам сюда в Россию фашистов, Ну и оказалось, что они дошли до самой Москвы. Пришлось от Москвы гнать их вспять. Наша деревня находится между Вязьмой, Ржевом и Духовщиной в Смоленской области – в этом треугольнике, где шли самые кровопролитные бои, самые мясорубки (деревня Слепцово была оккупирована гитлеровскими войсками в октябре 1941 года, освобождена в марте 1943 года, – ред.). Мама со мной на руках ушла в партизанский отряд, где была и прачкой, и санитаркой, и поварихой. Двуручной пилой лося пилили, лесное мясо не заканчивалось. Только к концу марта 1942-го, когда чуть потеплее стало, мать с партизанами смогли пересечь линию фронта в 50 километрах от Ржева. По-пластунски с бойцом пробиралась до колючей проволоки, которая ограждала советские окопы. Я на плащ-палатке, партизан – за один угол её держит, мать – за другой. Ползли-ползли, а тут осветительная ракета, стали бомбить. Мама вспоминала: «Воронка тут, там, а ты хохочешь, боец говорит: «Ну и парень у вас Теперь ему ничего не страшно будет в жизни!» Я записывал эти воспоминания, которые потом вошли в мою книгу «Далёкие милые были». Меня очень интересовало, как же мама выдержала всё это, маленькая женщина . Сколько же в ней силы было, сколько мощи, сколько любви! И к ребенку, и к мужу, от которого не было никаких вестей. Папу мобилизовали уже на второй день войны. Он шофером был, его тут же определили на курсы водить «Катюшу». С сентября он уже управлял боевой машиной, которая бомбила фашистов. Вплоть до 1943-го года, когда по ранению предложили демобилизоваться, ему тогда уже было 45 лет. Он решил остаться в армии, но в пожарной команде – служить в Москве шофером пожарной машины. Водил её и в 45-м, и в начале 46-го. Я эту машину большую красную помню, меня распирали счастье и радость – какую машину красивую мой папа водит!
– И как потекла детская послевоенная жизнь?
– Наше поколение было какое Все наши дворовые игры вокруг чего строились: ты за наших будешь или за немцев? И наши должны были побеждать всегда. В футболе проще. Мой первый мячик отец принёс с работы – он тогда уже трудился на стадионе «Динамо», где ему отдали списанный мяч, совсем избитый. Но это был такой невероятный подарок! Вы не знаете игр наших! Вы не знаете, что такое чеканка! Да и по фильмам их нельзя узнать. Чеканка не была ни в одном фильме. (Из книги «Далёкие милые были», – ред.: «У дворовых мальчишек новое поветрие – игра чеканка, которая называлась так из-за особой биты. Чтобы эту битку сделать, несколько монет крепко-накрепко завязывали в 3–4 слоя ткани. Узел с монетами был центром, и от него на расстоянии 15 см тряпицу обрезали по кругу, а затем нарезали бахромой. Смысл игры состоял в том, чтобы подбить подброшенную вверх биту ногой как можно большее количество раз, не давая ей упасть на землю. Кто-то заикнулся, что самая лучшая чеканка получается из заячьего хвоста. Как раздобыть? Для меня это был только вопрос времени! Вскоре отец принёс с охоты подстреленного зайца, и вот у меня в руках красивый пушистый хвост! Из свинцовой оболочки кабеля я отбил грузило, ловко вмонтировал его в шкурку, закрепил и опробовал. Получилось раз двадцать подбить чеканку. Как она летала! Как опускалась! Она такая красивая была, что прямо Сталину в подарок годилась! Королём я пошёл в соседний подъезд – главные соревнования проходили там. Ребята обомлели, увидев мою чеканку, дули на неё, гладили, перекидывали с руки на руку И пошло! Играли до посинения, до боли в паху. Некоторые игроки в один заход подбивали биту до ста раз. Мне посыпались заказы – все хотели иметь такую чеканку. Ни один заячий хвост в ту зиму не пропал. В обмен на желанную биту мне предлагали кто перочинный ножик, кто стекло увеличительное. Самописка, оловянные солдатики, рогатка – чем я только не обзавёлся! Колька Николаев принёс медаль «В память 800-летия Москвы», но я не взял её, а просто подарил ему чеканку»).
– Вы один из тех артистов, кто поддержал проведение специальной военной операции не только словом, но и делом – несколько месяцев назад ездили с выступлениями на Донбасс. Поделитесь впечатлениями об этой поездке.
– Я читал бойцам стихотворения Константина Симонова «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины», «Открытое письмо», «Жди меня, и я вернусь». Семь глав поэмы Александра Твардовского «Василий Теркин». Передо мной предстали не новобранцы, люди взрослые, всем за 30. Глаза умные, без паники. Слушают как-то внимательно, хорошо. И я говорю: «А можно я вам лирику почитаю?» И когда начал читать, вдруг просветлели глаза. Им войны этой и так хватает, они в ней живут. Неслучайно во время Великой Отечественной Лидию Русланову по нескольку раз просили петь «Валенки», Клавдию Шульженко – «Синий платочек». Я им Пушкина читал «Простишь ли ты мне мои ревнивые мечты», «Незнакомку» Блока, Есенина, конечно. Я ведь являюсь основателем и директором Есенинского культурного центра на Арбате в Москве. Когда подъезжали к Донецку, нам говорят: «Эта дорога простреливается, нужно объехать». В Луганске, на Донбассе, в Купянске были – там уже разрывы слышны. А через 2 дня после моего отъезда ракета упала на то здание, где я выступал. К нам снова вторглась сила, которая хочет, чтобы не было России, ее большая просторная территория уж больно заманчива. В тех странах всю жизнь только одно в голове – доллар. Это их совесть, их разум, их любовь.
– Что хотели бы пожелать курянам в Новом году?
– Конечно, здоровья и мирного неба. Удачи днём и счастья ночью!
Оксана САНИЦКАЯ, при использовании радиопередачи «Встречи с десятой музой» «Радио России Курск», фото Ланки Блик
Вверх▲
Отзывы читателей (0)
Написать отзыв▼
Архив рубрики / Другие статьи этого номера 01 (1472) от 10 января 2023 года
«Чекиниться в библиотеке не будем». В Курске обсудили законопроект о соблюдении норм русского языка
Куряне взяли в Казани серебро и бронзу «Новогоднего турнира»